«Офицеры по полу катались от смеха, когда увидели мою беззубую челюсть»

«Мы потра­ти­ли око­ло 50 тысяч руб­лей, что­бы собрать­ся на вой­ну», — рас­ска­зы­ва­ла в нояб­ре в одном из мате­ри­а­лов «Вёрст­ки» Еле­на (имя изме­не­но). Жен­щи­на выта­щи­ла сво­е­го сына из лаге­ря для отказ­ни­ков в Брян­ке, а вско­ре после это­го про­во­ди­ла на фронт мужа — тот сам отпра­вил­ся в воен­ко­мат, как толь­ко нача­лась моби­ли­за­ция.

Эта исто­рия полу­чи­ла про­дол­же­ние. Муж Еле­ны про­вёл несколь­ко меся­цев в око­пах, спал в одном меш­ке с мыша­ми и кры­са­ми, лишил­ся здо­ро­вья и в ито­ге не выдер­жал и отпра­вил­ся обрат­но в Рос­сию сво­им ходом. Он рас­ска­зал «Вёрст­ке» свою исто­рию.

Что­бы не про­пу­стить новые тек­сты «Вёрст­ки», под­пи­сы­вай­тесь на наш теле­грам-канал

«Украинцы потом найдут горы просроченного паштета»

Летом мой сын попал в лагерь для отказ­ни­ков в Брян­ке. Мы с женой езди­ли в Луган­скую область его вытас­ки­вать. После это­го слу­чая я понял, что в армии мно­го без­за­ко­ния. Но даже не пред­став­лял себе его мас­шта­бов.

Вско­ре после того, как сын вер­нул­ся в Рос­сию, объ­яви­ли моби­ли­за­цию. Я ему ска­зал: «Сиди дома. Во вто­рой раз я за тобой не поеду». А сам не стал ждать, пока меня нач­нут искать, и явил­ся в воен­ко­мат.

Я — артил­ле­рист, быв­ший сер­жант, когда-то был стар­ши­ной диви­зи­о­на. Поду­мал, что могу быть полез­ным. Из воен­ко­ма­та меня отпра­ви­ли на уче­ния, кото­рые дли­лись несколь­ко недель. Нам дали немно­го постре­лять, пока­за­ли, как делать захват зда­ний, как ходить трой­ка­ми, как рыть око­пы. Всё это дела­лось вто­ро­пях, быст­ро-быст­ро.

На фрон­те я сна­ча­ла ока­зал­ся в пала­точ­ном лаге­ре, но уже через три дня его раз­бом­би­ли. Тогда мы пере­ме­сти­лись в посё­лок Тарам­чук неда­ле­ко от Донец­ка, и с того момен­та я око­ло трёх меся­цев про­вёл в око­пах: копал око­пы, жил в око­пах. В гря­зи, с мыша­ми и кры­са­ми.

Нас кор­ми­ли раз в сут­ки. Воды дава­ли мало — 700 грамм в день на чело­ве­ка. Коман­ди­ры рыча­ли на нас: «Поче­му вы немы­тые, небри­тые?». А мы эко­но­ми­ли воду. Все колод­цы вокруг — пустые.

Допол­ни­тель­ную воду и еду поку­па­ли за свой счёт, когда нас отпус­ка­ли в уволь­ни­тель­ные. Но это слу­ча­лось не так уж часто. Пер­вое вре­мя дей­ство­ва­ло пра­ви­ло: одно­вре­мен­но отлу­чать­ся мож­но толь­ко трём сол­да­там из роты, то есть по одно­му чело­ве­ку из каж­до­го взво­да. Со вре­ме­нем мы плю­ну­ли на гра­фик и ста­ли выез­жать чаще, по дого­во­рён­но­сти с лей­те­нан­та­ми. Я ездил в Донецк при­мер­но 10–15 раз, поесть и помыть­ся.

Кста­ти, купить еду было не так про­сто. Для это­го нуж­но было обна­ли­чи­вать день­ги. А мно­гие при­е­ха­ли без бан­ков­ских карт — оста­ви­ли их семьям, что­бы те полу­ча­ли выпла­ты. Я и сам ока­зал­ся в такой ситу­а­ции. При­хо­ди­лось зво­нить жене и про­сить пере­ве­сти день­ги на кар­ту кого-то из сослу­жив­цев, кото­рые взя­ли её с собой.

Потом мы еха­ли, сни­ма­ли эти день­ги в бан­ко­ма­те и поку­па­ли про­дук­ты. Конеч­но, такие поезд­ки не были без­опас­ны­ми. Пом­ню, одна­жды мы подъ­е­ха­ли к Аллее сла­вы, где похо­ро­не­ны дети Дон­бас­са, и очень близ­ко к нам при­ле­тел сна­ряд. Сре­ди жите­лей были погиб­шие и ране­ные.

Что­бы помыть­ся во вре­мя тако­го «уволь­не­ния», нуж­но было зара­нее дого­во­рить­ся с част­ной сау­ной — попро­сить их под­го­то­вить воду, рас­то­пить баню. Там же мы сти­ра­ли одеж­ду. Прав­да, стир­ка не осо­бо помо­га­ла — вещи, в кото­рых мы при­е­ха­ли, всё мень­ше и мень­ше ста­но­ви­лись похо­жи­ми на вещи. Всё сгры­за­ли мыши и кры­сы — и одеж­ду, и хлеб. Они зале­за­ли в спаль­ни­ки и куса­ли нас во сне.

Сух­па­ёк нам выда­ли один раз, ново­год­ний. После 17 янва­ря нам вооб­ще пере­ста­ли возить еду. На 27–28 чело­век мог­ли при­не­сти три бул­ки хле­ба и шесть банок горош­ка. Ещё был про­сро­чен­ный паш­тет, кото­рый никто не ел, пото­му что после него сра­зу же начи­на­лась диа­рея. Укра­ин­цы потом най­дут горы это­го паш­те­та — вез­де, где оста­нав­ли­ва­лись рос­сий­ские роты.

Один парень две неде­ли после этой еды «ездил на поно­се», пил лекар­ства — что мы толь­ко с ним не дела­ли, что­бы ему полег­че было. Потом его отпра­ви­ли в мед­ро­ту — это такой полу­раз­ва­лен­ный дом в деревне, куда ходят под­ле­чить­ся. Парень там три дня спал на полу, лечил­ся сво­и­ми же лекар­ства­ми, ниче­го не ел, что­бы не бегать в туа­лет. Туа­лет-то где у нас? В откры­том поле, меж­ду мина­ми.

«Хотите жрать — покупайте сами, раз такие бабки получаете»

Общать­ся с коман­до­ва­ни­ем было слож­но, невы­но­си­мо. Мы не мог­ли от них полу­чить отве­тов ни на какие вопро­сы — напри­мер, для чего нас пере­ме­ща­ют на новую точ­ку. Толь­ко потом мы узна­ва­ли, что при­ез­жа­ла про­вер­ка, сотруд­ни­ки про­ку­ра­ту­ры, и нас про­сто убра­ли подаль­ше от их глаз.

Мы сто­я­ли перед самым носом у укра­ин­ской армии — она нахо­ди­лась все­го в двух кило­мет­рах. Это при том, что пре­зи­дент обе­щал не отправ­лять моби­ли­зо­ван­ных на пере­до­вуюi  (Путин на встре­че с Шой­гу гово­рил о том, что на пере­до­вую нуж­но отправ­лять толь­ко хоро­шо под­го­тов­лен­ных и пол­но­стью эки­пи­ро­ван­ных моби­ли­зо­ван­ных. — Прим. «Вёрст­ки»)×. Посто­ян­но про­ис­хо­ди­ли взры­вы, обстре­лы.

Они выка­тят артил­ле­рию, сде­ла­ют восемь выстре­лов — и вось­ми наших тан­ков боль­ше нет. Их танк выез­жа­ет, дела­ет три выстре­ла — пол-око­па раз­бом­би­ло. На наших гла­зах даже само­лёт под­би­ли, в хвост попа­ли. А неко­то­рые ещё гово­рят, буд­то укра­ин­цы вое­вать не уме­ют. Они неглу­пые ребя­та, хоть их и назы­ва­ют нар­ко­ма­на­ми. Конеч­но, и наци­о­на­ли­сты там есть, кото­рые изде­ва­ют­ся над плен­ны­ми. Но в целом там про­стые моби­ли­зо­ван­ные, как и мы.

С нашей сто­ро­ны было в несколь­ко раз боль­ше выстре­лов, но без­ре­зуль­тат­но. Кор­рек­ти­ров­щи­ков нет, под­го­тов­лен­ных людей нет. Вот наши мино­мёт­чи­ки стре­ля­ют, а один из сна­ря­дов пада­ет бук­валь­но перед наши­ми око­па­ми, в деся­ти мет­рах. Сла­ва богу, не разо­рвал­ся.

В какой-то из дней укра­ин­цы целый день лупи­ли по нам, а наши даже не выстре­ли­ли в ответ. Сре­ди моби­ли­зо­ван­ных ведь мно­гие по 30 лет не были в армии. Боль­шин­ству пере­ва­ли­ло за 40. Спец­на­зов­цев из нас не сде­ла­ешь.

Ещё и наши бро­не­транс­пор­тё­ры посто­ян­но лома­ют­ся. Думаю, они уже мно­го лет как спи­сан­ные. Води­те­ли-меха­ни­ки за свой счёт поку­па­ют зап­ча­сти. Мы и сами поку­па­ли за свои день­ги в сосед­ней деревне, в Еле­нов­ке, печь и гене­ра­тор. Навер­ное, поло­ви­ну сво­их выплат я потра­тил на такие покуп­ки, а так­же на еду и воду. Хоти­те жрать — поку­пай­те сами, раз такие баб­ки полу­ча­е­те. Так нам и гово­ри­ли.

В отпуск моби­ли­зо­ван­ных не отправ­ля­ли. Думаю, если бы отпра­ви­ли — их бы обрат­но не собра­ли, кто вер­нёт­ся в такие усло­вия? Коман­дир ска­зал нам пря­мо: «Вы отсю­да или двух­со­ты­ми, или трёх­со­ты­ми уеде­те. Если уеде­те без ране­ния, сра­зу вер­нё­тесь обрат­но».

У людей настро­е­ние очень пло­хое. У 30 чело­век вокруг одна и та же зада­ча на мно­го дней — копать око­пы. Никто не пони­мал, в чём смысл. А сто­и­ло нам нала­дить хоть какой-то быт, обу­стро­ить блин­да­жи, нас гна­ли в дру­гое место. И при­хо­ди­лось идти, по уши в гря­зи.

Как-то раз коман­дир пол­ка дал офи­це­ру под дых за то, что тот про­сил воды для стир­ки. Уда­рил и ска­зал: «Ты что, оху­ел?». В дру­гой день офи­цер, зам­по­лит, избил моби­ли­зо­ван­но­го за то, что тот напил­ся. А как тут не напить­ся? Ни попить, ни поесть — ниче­го нет. Люди друг на дру­га кида­ют­ся про­сто от того, что они голод­ные.

Одна­жды нас при­вез­ли на новое место рыть око­пы. На три взво­да дали несколь­ко булок хле­ба, тот же про­сро­чен­ный паш­тет, пече­нюш­ки — при­мер­но по две штуч­ки на сол­да­та — и десять буты­лок воды. Дру­гой еды не было целые сут­ки, а копать нуж­но было часа­ми. Как это делать, если людей шата­ет от сла­бо­сти и голо­да? Нет сил даже под­нять брев­но, что­бы на блин­даж зака­тить. Там всё ужас­но. Про­сто ужас­но.

Я на войне надо­рвал себе спи­ну, моя гры­жа дала о себе знать. Я стал ходить без бро­не­жи­ле­та, пото­му что тяже­ло было под­ни­мать и тащить на себе боль­ше пяти кило­грамм. При этом ни на какую меди­цин­скую помощь я не мог рас­счи­ты­вать. Одно­му пар­ню пере­би­ло пере­но­си­цу оскол­ком, а его даже никто меди­кам не пока­зал, никто не стал заши­вать рану — про­сто пла­стырь при­кле­и­ли. Вот такое отно­ше­ние.

При этом в око­пе очень лег­ко пой­мать какую-нибудь зара­зу, пото­му что там всё сырое. Высу­шить одеж­ду нель­зя, если выве­сишь её где-то на виду — туда сра­зу же при­ле­тит дрон. Висят вещи — жди при­лё­тов. Они под­ни­мут око­пы на дыбы, и будут тру­пы.

Спу­стя пару меся­цев жиз­ни в око­пах я стал отхар­ки­вать­ся кро­вью. Навер­ное, из-за сыро­сти и посто­ян­но­го каш­ля тка­ни лёг­ко­го нача­ли раз­ру­шать­ся. Ребят это пуга­ло — вдруг у меня тубер­ку­лёз. Там боят­ся вспыш­ки любой болез­ни. Пото­му что не зара­зить­ся друг от дру­га в тех усло­ви­ях про­сто невоз­мож­но.

Что­бы не про­пу­стить новые тек­сты «Вёрст­ки», под­пи­сы­вай­тесь на наш теле­грам-канал

«Я съел 14 пачек обезболивающих»

Был пери­од, когда у нас не было питье­вой воды, а день­ги, что­бы её купить, кон­чи­лись. Мне при­шлось пить тех­ни­че­скую воду. Нам её при­во­зил в цистерне какой-то дед. Насколь­ко я знаю, этой водой опрыс­ки­ва­ли поля — в ней были хими­ка­ты. Я кипя­тил эту воду три­жды, три­жды сли­вал оса­док, но каж­дый раз на поверх­но­сти был какой-то белый слой. Вкус воды был ужас­ным, даже не пере­дать, но пить хоте­лось, и я пил.

Через пол­то­ры неде­ли у меня силь­но вос­па­ли­лась челюсть, и мне вырва­ли верх­ние зубы. Теперь вся верх­няя челюсть у меня пустая. Сни­зу оста­лось семь зубов, и два из них нуж­но тоже вырвать.

Май­ор из мед­ро­ты два­жды пытал­ся добить­ся того, что­бы меня комис­со­ва­ли. Ведь мне бук­валь­но жевать нечем. Я поку­пал себе кар­тош­ку, варил и мял её бутыл­кой, зама­чи­вал хлеб.

Меня осмот­ре­ли, но толь­ко посме­я­лись надо мной. Офи­це­ры ржа­ли, по полу ката­лись от сме­ха, когда уви­де­ли мою без­зу­бую челюсть. Коман­дир пол­ка срав­нил меня с 90-лет­ней бабуш­кой, кото­рая свою челюсть вытас­ки­ва­ет и кла­дёт в ста­кан.

Если ты чем-то забо­ле­ешь на войне, лечить­ся будешь за свой счёт. Моби­ли­зо­ван­ные паке­та­ми при­во­зят из дома лекар­ства. Со сво­и­ми боля­ми в спине я съел в общей слож­но­сти 14 пачек обез­бо­ли­ва­ю­щих. Из вра­чей там были толь­ко парень-вете­ри­нар и мед­брат.

Через три меся­ца такой жиз­ни в око­пах я сооб­щил коман­до­ва­нию, что соби­ра­юсь домой. Я пони­мал: куда бы даль­ше ни отпра­ви­лась наша рота, мне при­дёт­ся пле­стись сза­ди без авто­ма­та и бро­не­жи­ле­та. А ско­ро меня уже мож­но будет толь­ко на носил­ках тас­кать. Так что я собрал вещи и уехал. Коман­дир не стал пре­пят­ство­вать. Со мной уехал ещё това­рищ. Знаю, что одно­вре­мен­но с нами око­пы поки­ну­ли ещё чело­век пять.

КПП я про­хо­дил в граж­дан­ке. Нам зада­ва­ли вопро­сы, но в ито­ге про­пу­сти­ли на тер­ри­то­рию Рос­сии без пре­пят­ствий. В Москве мы сня­ли квар­ти­ру на два дня. Потом купи­ли биле­ты на само­лёт, и вско­ре я ока­зал­ся дома.

Теперь я живу на обез­бо­ли­ва­ю­щих уко­лах. Как толь­ко полу­чу остав­ши­е­ся выпла­ты, пой­ду делать МРТ, КТ гру­ди, обсле­до­вать лёг­кие и позво­ноч­ник. Все мои преж­ние сним­ки оста­лись на войне, как и воен­ный билет.

Мой голос до сих пор охрип­ший. Я ино­гда по-преж­не­му каш­ляю кро­вью и ста­ра­юсь, что­бы семья не виде­ла. Дви­га­юсь мало, в основ­ном боль­ни­ца — дом. Даже до мага­зи­на добрать­ся слож­но, хотя до него идти все­го 20–30 мет­ров. Но там есть неболь­шой подъ­ём. Я начи­наю зады­хать­ся, стою перед две­рью и пыта­юсь отды­шать­ся — толь­ко потом захо­жу. Люди обо­ра­чи­ва­ют­ся на ули­це, дума­ют, что я сей­час тут сдох­ну око­ло доро­ги. Вой­на дела­ет всех инва­ли­да­ми, неваж­но, моло­дой ты или не моло­дой.

Фор­маль­но я всё ещё чис­люсь в части, у меня про­дол­жа­ет­ся служ­ба моби­ли­зо­ван­но­го. Но я рас­счи­ты­ваю, что меди­цин­ская комис­сия поз­во­лит мне уво­лить­ся по состо­я­нию здо­ро­вья.

Не могу толь­ко понять, куда смот­рит Путин. Пусть хотя бы до Пути­на дой­дёт, что за три меся­ца ребя­та ни разу не уви­де­ли тушён­ки. Пока сами её не купи­ли.

Иллю­стра­ции: Дмит­рий Осин­ни­ков

Анна Рыж­ко­ва