«У нас есть лишь два способа: диалог и вдохновение»

Несмот­ря на репрес­сии и отъ­езд боль­шой части оппо­зи­ции за гра­ни­цу, в Рос­сии всё ещё оста­ют­ся люди и дви­же­ния, кото­рые наме­ре­ны зани­мать­ся поли­ти­кой. За два дня до нача­ла вой­ны Юлия Галя­ми­на и её сорат­ни­цы объ­яви­ли о появ­ле­нии жен­ско­го содру­же­ства «Мяг­кая сила», а осе­нью в Петер­бур­ге про­шёл его пер­вый съезд. «Вёрст­ка» пого­во­ри­ла с Галя­ми­ной о том, есть ли раз­ни­ца меж­ду «жен­ской» и «муж­ской» поли­ти­кой и сти­лем управ­ле­ния, нуж­но ли жен­ско­му дви­же­нию кон­цен­три­ро­вать­ся на пра­вах жен­щин, а так­же поче­му Вла­ди­ми­ру Пути­ну не дают покоя ген­дер­ные сво­бо­ды, долж­ны ли жен­щи­ны-поли­ти­ки при­ни­мать реше­ния и нуж­но ли им кого-то «вдох­нов­лять».

Что­бы не про­пу­стить новые тек­сты «Вёрст­ки», под­пи­сы­вай­тесь на наш теле­грам-канал

— Вы объявили о создании движения «Мягкая сила» 22 февраля 2022 года, а через два дня началась война. Какие изначально были планы у объединения и как события 24 февраля на них повлияли?

— Наше дви­же­ние ста­ло фор­ми­ро­вать­ся задол­го до того, как мы о нём объ­яви­ли. Идея воз­ник­ла в 2018‑м году, когда мы вме­сте с жен­щи­на­ми-поли­ти­ка­ми из раз­ных реги­о­нов дела­ли «Ака­де­мию жен­ско­го лидер­ства» — обу­ча­ю­щий про­ект для жен­щин, кото­рые хотят менять стра­ну в луч­шую сто­ро­ну.

В нём тогда участ­во­ва­ли, навер­ное, око­ло 10 чело­век, и это была чуть ли не поло­ви­на всех жен­щин-поли­ти­ков в Рос­сии. Я имею в виду тех, кто осо­знан­но зани­ма­ет­ся имен­но поли­ти­кой, а не, напри­мер, акти­виз­мом. С тех пор ситу­а­ция изме­ни­лась — жен­щин в оппо­зи­ци­он­ной поли­ти­ке ста­ло боль­ше.

Перед нача­лом вой­ны мы рас­ска­за­ли о появ­ле­нии ини­ци­а­тив­ной груп­пы по созда­нию поли­ти­че­ско­го дви­же­ния и опуб­ли­ко­ва­ли мани­фест. После 24 фев­ра­ля мы не ста­ли в нём ниче­го менять. Наши цели и мис­сия оста­лись преж­ни­ми, они всё так же акту­аль­ны.

Основ­ная идея «Мяг­кой силы» — в том, что Рос­сии необ­хо­ди­ма чело­веч­ная поли­ти­ка, чело­веч­ные отно­ше­ния внут­ри обще­ства и госу­дар­ства. Чело­веч­ность — это то, что у нас отня­ли. А бес­че­ло­веч­ность, кото­рая ста­ла основ­ной иде­ей госу­дар­ства, достиг­ла тако­го зна­чи­мо­го уров­ня, что это выли­лось в кровь, в физи­че­ские стра­да­ния огром­но­го коли­че­ства людей.

— При этом ваше объединение — женское. Считаете ли вы, что человечность — это сугубо женское качество?

— Я бы ска­за­ла, что оно, конеч­но, не толь­ко жен­ское, а обще­че­ло­ве­че­ское. Но для жен­ской поли­ти­ки оно наи­бо­лее есте­ствен­но. Ведь имен­но жен­щи­на даёт жизнь чело­ве­ку, она — бли­же всех к жиз­ни.

— При этом, например, феминистки разного толка выступают против того, чтобы делить качества на «мужские» и «женские» и использовать так называемые гендерные установки.

— Ну и что? Если немно­го изу­чить фило­со­фию, то ока­зы­ва­ет­ся, что не толь­ко ген­дер­ные уста­нов­ки, но и всё вокруг — это соци­аль­ный кон­структ. Вооб­ще любой соци­аль­ный про­дукт. И на всех нас вли­я­ют эти кон­струк­ты, мы вос­пи­ты­ва­ем­ся в них.

Кста­ти, «Мяг­кая сила» — не чистый феми­низм, мы не назы­ва­ем себя феми­нист­ка­ми. У нас внут­ри есть отдель­ная груп­па, кото­рая назы­ва­ет­ся «Жен­щи­ны и феми­низм». Там в основ­ном более моло­дые девоч­ки, кото­рые счи­та­ют себя феми­нист­ка­ми, и они эти идеи про­дви­га­ют сре­ди нас. Но в целом дви­же­ние — не про это. Оно — про жен­скую поли­ти­ку, про то, что­бы она не огра­ни­чи­ва­лась опре­де­лён­ны­ми тема­ми.

У нас ведь при­ня­то счи­тать, что жен­щи­нам сто­ит зани­мать­ся лишь опре­де­лён­ны­ми вопро­са­ми. Напри­мер, «соци­а­лоч­кой». Да, соци­аль­ное направ­ле­ние — очень важ­ное. Но всё же выхо­дит так, что у жен­щин есть огра­ни­чен­ное место в поли­ти­ке, и с точ­ки зре­ния муж­чин толь­ко на этом месте они могут леги­тим­но нахо­дить­ся. А мы счи­та­ем, что жен­ская поли­ти­ка — это не узкая сфе­ра, а любая поли­ти­ка.

— А когда вы говорите, что вы не феминистки, что именно вы под этим понятием подразумеваете?

— Осно­ва феми­низ­ма — это борь­ба за пра­ва жен­щин. А жен­щи­на-поли­ти­че­ский лидер обла­да­ет воз­мож­но­стя­ми для того, что­бы про­дви­гать и дру­гие идеи. Бороть­ся не толь­ко за свои пра­ва и сво­их подруг, сестёр, но и за пра­ва чело­ве­ка в целом, за дру­гой взгляд на поли­ти­ку.

Наша зада­ча — под­держ­ка жен­щин-поли­ти­ков, жен­щин-акти­ви­сток, жен­ско­го лидер­ства. Того, в кото­ром жен­щи­ны берут на себя ответ­ствен­ность за обще­ствен­ную и поли­ти­че­скую жизнь в стране или в сво­ём горо­де и реги­оне.

В этой свя­зи у нас, конеч­но, есть направ­ле­ние жен­ской пра­во­за­щи­ты — защи­ты жен­щин-лиде­ров, кото­рых пре­сле­ду­ют, напри­мер, за их пози­цию.

Но кро­ме него есть и дру­гие направ­ле­ния. Напри­мер, гума­ни­за­ция сфе­ры испол­ни­тель­но­го про­из­вод­ства в целом. Ведь в ней мно­го негу­ман­но­го, не толь­ко по отно­ше­нию к жен­щи­нам. Про­бле­ма в том, что у нас не соблю­да­ют­ся пра­ва чело­ве­ка в целом. Поэто­му поста­нов­ка исклю­чи­тель­но вопро­са о пра­вах жен­щин кажет­ся мне стран­ной.

Наша идея — раз­ви­вать жен­ское лидер­ство, кото­рое несёт в себе идеи чело­веч­но­сти

— А в чём отличие женского лидерства от мужского?

— У нас в «Ака­де­мии жен­ско­го лидер­ства» есть даже целая лек­ция об этом — о жен­ском сти­ле в лидер­стве. Это стиль, направ­лен­ный боль­ше на вдох­но­ве­ние и вни­ма­ние к дру­гим людям. Слу­шать и слы­шать дру­гих людей, всту­пать с ними в диа­лог, рас­пре­де­лять лидер­ство. Помо­гать дру­гим людям тоже ста­но­вить­ся лиде­ра­ми и брать ответ­ствен­ность на себя.

Понят­но, что это услов­ность. Такой стиль может исполь­зо­вать и муж­чи­на. Но в силу соци­а­ли­за­ции имен­но жен­щи­нам он боль­ше свой­стве­нен. Нам он кажет­ся более вер­ным и про­дук­тив­ным в совре­мен­ном мире, более этич­ным.

— Это как раз похоже на те идеи, которые обычно довольно жёстко критикуют феминистки. Будто бы женщина — это вдохновительница, а не та, кто принимает решения. То есть это скорее второстепенная роль.

— Мы не счи­та­ем, что вдох­нов­лять, выслу­ши­вать дру­гих, помо­гать — это вто­ро­сте­пен­ная роль. Это цен­траль­ная роль. Если бы все зани­ма­лись имен­но этим — помо­га­ли и вдох­нов­ля­ли друг дру­га — ника­ких жёст­ких, авто­ри­тар­ных вождей не было бы.

Мы пред­ла­га­ем дру­гой спо­соб вза­и­мо­дей­ствия друг с дру­гом — где нет той фигу­ры, кото­рая при­ни­ма­ет реше­ния. Где реше­ния гори­зон­таль­ны, они при­ни­ма­ют­ся на осно­ве диа­ло­га. Это пра­виль­но и совре­мен­но, отве­ча­ет прин­ци­пам демо­кра­тии и чело­веч­но­сти и всем вызо­вам совре­мен­но­го мира.

Я вижу, что и феми­нист­ские орга­ни­за­ции при­дер­жи­ва­ют­ся подоб­но­го сти­ля — с рас­пре­де­лён­ным лидер­ством, через диа­лог. Это помо­га­ет в любой ком­му­ни­ка­ции и объ­еди­не­нии, даже в семье. Ведь хоро­шее вос­пи­та­ние детей — это вос­пи­та­ние в диа­ло­ге, а не в авто­ри­тар­ном режи­ме.

А авто­ри­тар­ный стиль при­во­дит к тому, что люди ста­но­вят­ся нерв­ны­ми, трав­ми­ро­ван­ны­ми, агрес­сив­ны­ми, непро­дук­тив­ны­ми. Как раз такие люди не берут на себя ответ­ствен­ность.

Вни­ма­тель­ный, вдох­нов­ля­ю­щий стиль руко­вод­ства даёт воз­мож­ность чело­ве­ку само­му стать лиде­ром со вре­ме­нем. Сна­ча­ла — хотя бы лиде­ром для само­го себя. Это ведь боль­шая про­бле­ма — люди часто даже для самих себя не могут стать лиде­ра­ми, у них нет моти­ва­ции, внут­рен­не­го дви­га­те­ля, драй­ве­ра в жиз­ни.

— И всё же, что такое «женский» и «мужской» стиль лидерства — на конкретных примерах и в рамках текущей политической ситуации?

— Самый яркий пред­ста­ви­тель гипер­тро­фи­ро­ван­но­го муж­ско­го сти­ля — Вла­ди­мир Путин. Понят­но, что я не хочу муж­чин оби­жать, не все они — как Путин. Это про­сто обо­зна­че­ние моде­ли.

Мож­но даже отка­зать­ся от назва­ний «муж­ской» и «жен­ский» стиль. Мы чаще даже назы­ва­ем это мяг­кой силой и наси­ли­ем. Ведь наше дви­же­ние назы­ва­ет­ся не «жен­ская сила», а «мяг­кая сила».

Так вот, если гово­рить о реше­ни­ях, кото­рые при­ни­ма­ют­ся при насиль­ствен­ном сти­ле, то они при­ни­ма­ют­ся еди­но­лич­но. Мно­гие из них пред­ла­га­ют­ся обще­ству насиль­но и внед­ря­ют­ся насиль­но. Тут речь в том чис­ле и о физи­че­ском наси­лии, когда несо­глас­ные попа­да­ют в тюрь­му, их могут изби­вать.

Или, напри­мер, если есть кон­фликт с дру­гим госу­дар­ством. Как его решать? В слу­чае «мяг­кой силы» это мож­но сде­лать с помо­щью дипло­ма­ти­че­ских, гума­ни­тар­ных инстру­мен­тов, с помо­щью раз­ви­тия куль­тур­но­го вза­и­мо­дей­ствия, эко­но­ми­че­ских свя­зей. А при насиль­ствен­ном сти­ле госу­дар­ство может вве­сти на чужую зем­лю тан­ки.

Оче­вид­но, что нена­силь­ствен­ный спо­соб — более про­дук­тив­ный, он созда­ёт воз­мож­но­сти, а не несёт раз­ру­ше­ние. Поэто­му «мяг­кая сила» — это не отсут­ствие дей­ствия и не пас­сив­ная пози­ция. Это путь дости­же­ния нуж­ных целей через диа­лог и нена­силь­ствен­ные мето­ды.

— В начале 2010‑х годов я разговаривала с разными политологами про этот агрессивный и подчёркнуто маскулинный стиль Путина. Они меня уверяли, что президент просто идёт на поводу у общества, что этот стиль востребован у россиян. Как вы считаете, у российского общества есть запрос на грубую силу или на мягкую? И как этот запрос может меняться?

— Хоро­ших иссле­до­ва­ний на эту тему я не виде­ла. Да и слож­но про­ве­сти изме­ре­ния, когда из каж­до­го утю­га льёт­ся мощ­ная про­па­ган­да наси­лия. Непо­нят­но, что счи­та­ет обще­ство, когда ему не дают пра­ва ниче­го счи­тать.

Но если посмот­реть на трен­ды, то, оче­вид­но, про­ис­хо­дят поко­лен­че­ские изме­не­ния. Наси­лие явно выхо­дит из моды, для млад­ших поко­ле­ний оно не при­вле­ка­тель­но. Чем млад­ше люди, тем менее они склон­ны к нор­ма­ли­за­ции наси­лия.

А вот самую актив­ную под­держ­ку СВО я вижу сре­ди жен­щин стар­ше­го поко­ле­ния. Я гово­ри­ла со мно­ги­ми пожи­лы­ми дама­ми, кото­рые уве­ре­ны, что это «по-муж­ски», «так надо».

В целом я не думаю, что Путин отве­ча­ет трен­дам, он ско­рее их созда­ёт. И здесь нелег­ко отли­чить кури­цу от яйца. Когда будет воз­мож­ность кон­ку­рент­но созда­вать дру­гие трен­ды, мы навер­ня­ка уви­дим, как будет сни­жать­ся коли­че­ство людей, кото­рые гото­вы выби­рать гру­бую силу. Пото­му что людям в целом хочет­ся жить хоро­шо. Им не хочет­ся жить в посто­ян­ном напря­же­нии.

— Вы говорите, что жёсткий, директивный стиль лидерства надо использовать, когда случился пожар. Сейчас многие считают, что именно он и происходит. Путин и война — тот пожар, с которым надо что-то делать.

— С этим мы всё рав­но ниче­го сде­лать не можем. Не надо стро­ить иллю­зий. Жен­ское обще­ство не закан­чи­ва­ет вой­ны. Но оно может спо­соб­ство­вать тому, что­бы они закан­чи­ва­лись.

К тому же, боюсь, основ­ная про­бле­ма — это не Путин и вой­на, а то, что они вооб­ще ста­ли воз­мож­ны. Авто­ри­та­ризм — это как раз след­ствие того, что у граж­дан нет ощу­ще­ния ответ­ствен­но­сти за свою стра­ну. Чув­ства лидер­ства, моти­ва­ции.

Они пере­ло­жи­ли на дру­гих людей ответ­ствен­ность и ска­за­ли: «Решай­те, что будет про­ис­хо­дить, а мы будем зани­мать­ся собой и сво­ей жиз­нью. У нас есть свой ого­ро­дик, не тро­гай­те нас, и мы вас не будем тро­гать. Нас всё это не каса­ет­ся».

Имен­но поэто­му ста­ло воз­мож­ным, что опре­де­лён­ная груп­па людей пол­но­стью захва­ти­ла власть и может устра­и­вать ката­стро­фы для все­го мира. Такая про­бле­ма не реша­ет­ся туше­ни­ем пожа­ра. Да и не нахо­дит­ся пока людей, кото­рые его могут поту­шить.

У наше­го граж­дан­ско­го обще­ства на это нет ресур­сов. Самая актив­ная его часть отка­за­лась от борь­бы и уеха­ла. Ска­за­ла: «Лич­ная без­опас­ность для нас важ­нее». И это понят­ная пози­ция, я не гото­ва её осуж­дать. Но это факт. И когда обще­ство в таком состо­я­нии, нель­зя ждать, что дол­жен кто-то прий­ти и сверг­нуть Пути­на. Это невоз­мож­но.

Но воз­мож­но про­дол­жать рабо­тать. Объ­яс­нять людям, что про­ис­хо­дит, взра­щи­вать в них чув­ство ответ­ствен­но­сти за себя, за обще­ство. Что­бы оно меня­лось. Если мы хотим дви­гать­ся в сто­ро­ну той Рос­сии, кото­рую мы хотим видеть, — с чело­ве­че­ским лицом, с чело­веч­ным отно­ше­ни­ем к людям, — нуж­но менять отно­ше­ние граж­дан к поли­ти­ке и уров­ню ответ­ствен­но­сти за жизнь стра­ны.

— Как именно менять?

— У нас есть лишь два спо­со­ба: диа­лог и вдох­но­ве­ние. Отсю­да — опыт, прак­ти­ка, помощь, вза­и­мо­под­держ­ка.

Вот, напри­мер, есть какая-нибудь моло­дая мама. Она сидит с детьми, нико­гда не зани­ма­лась поли­ти­кой, не инте­ре­со­ва­лась. Мож­но объ­яс­нить ей: у тебя есть такая воз­мож­ность, ты можешь взять ответ­ствен­ность за свою стра­ну, за буду­щее, перед самой собой, сво­и­ми детьми. Это пере­ход из точ­ки без­от­вет­ствен­но­сти в точ­ку ответ­ствен­но­сти. Имен­но эту точ­ку мы назы­ва­ем лидер­ством.

Конеч­но, на это спо­соб­ны люди, кото­рые уже взя­ли ответ­ствен­ность за соб­ствен­ную жизнь. У кото­рых есть ресур­сы брать ответ­ствен­ность за что-то ещё. Это не те люди, кото­рые живут в стес­нён­ных усло­ви­ях и стра­да­ют.

— Эта молодая мама, про которую вы сказали, — какая у неё может быть политическая повестка? Какие основные проблемы?

— Напри­мер, это про­па­ган­да в шко­ле, мораль­ное наси­лие. То, что про­ис­хо­дит сей­час в шко­лах, вол­ну­ет мно­гих наших участ­ниц. Ещё, конеч­но, неспра­вед­ли­вость в рам­ках поли­ти­че­ско­го про­стран­ства: неспра­вед­ли­вые суды и обви­не­ния.

На пер­вый план в послед­нее вре­мя выхо­дит про­бле­ма моби­ли­за­ции и сохра­не­ния муж­чин. Мно­гие жен­щи­ны столк­ну­лись с тем, что их мужьям, сыно­вьям при­шлось уехать или их моби­ли­зо­ва­ли, кого-то при­хо­дит­ся пря­тать.

Это — темы, кото­рые вол­ну­ют сей­час людей, ими мы и зани­ма­ем­ся. Я уве­ре­на, есть и дру­гие, и это важ­но изу­чать, что­бы понять, что вол­ну­ет сей­час жен­щин, в чём они могут брать ответ­ствен­ность на себя.

Что­бы не про­пу­стить новые тек­сты «Вёрст­ки», под­пи­сы­вай­тесь на наш теле­грам-канал

— Вы говорили, что не фокусируетесь на женской повестке. Но дети в школе, мобилизация мужчин — это всё-таки гендерно-окрашенная повестка, которая волнует в первую очередь женщин.

— Конеч­но, нас вол­ну­ет жен­ская повест­ка, мы же жен­щи­ны. Про­сто мы это рас­смат­ри­ва­ем как часть более мас­штаб­но­го явле­ния. Мы не гово­рим: «Нас в целом устра­и­ва­ет поли­ти­ка, но не устра­и­ва­ет, что нару­ша­ют­ся пра­ва жен­щин».

Мы не гово­рим: «Оставь­те нам полян­ку с жен­ски­ми про­бле­ма­ми, мы будем зани­мать­ся толь­ко домаш­ним наси­ли­ем». Пото­му что эта про­бле­ма — часть общей поли­ти­ки госу­дар­ства. Поли­ти­ки бес­че­ло­веч­ной, направ­лен­ной на наси­лие.

Сей­час мы пыта­ем­ся зани­мать­ся тем, что боль­ше все­го болит, самы­ми ост­ры­ми вопро­са­ми.

— Как вы думаете, после Путина у общества будет запрос на руководителя-женщину?

— Неко­то­рые счи­та­ют, что, наобо­рот, после него при­дут При­го­жин с Кады­ро­вым и всё ста­нет толь­ко жёст­че. Но если мы гово­рим не о крат­ко­сроч­ной пер­спек­ти­ве, а о сред­не­сроч­ной, то да. Тренд на жен­щин в поли­ти­ке — не толь­ко рос­сий­ский, но и обще­ми­ро­вой.

Люди видят, что у жен­щин боль­ше шан­сов сде­лать что-то для обще­ства. Не для самих себя, не для каких-то элит, а для обыч­ных людей, для их более хоро­шей, спо­кой­ной, счаст­ли­вой жиз­ни. Это тренд на забо­ту. Я под­ра­зу­ме­ваю забо­ту здо­ро­во­го чело­ве­ка, а не гипе­ро­пе­ку над без­от­вет­ствен­ным обще­ством.

Мы счи­та­ем, что звёзд­ный час жен­щин в рос­сий­ской поли­ти­ке насту­пит, и мы к нему гото­вим­ся.

— Владимир Путин всё время, как говорится, напрыгивает на тему гендерного равенства на Западе, пропагандируя идею традиционных ценностей: у нас женщина — хранительница домашнего очага, а мужчина — защитник. Он то и дело подчёркивает ценность так называемой традиционной семьи. И мы это видим не только в выступлениях, мы это видим в самой государственной политике. Зачем он это делает?

— Это его основ­ная мета­фо­ра. Он пыта­ет­ся через неё под­черк­нуть раз­ни­цу меж­ду ним и тем, с чем он борет­ся. Пока­зать: «Вот я такой супер-отец. Я вас защи­щаю, а вы — моя семья. А защи­щаю я вас от того, что при­шли какие-то нехо­ро­шие люди, раз­ру­ши­ли наши с вами тра­ди­ци­он­ные отно­ше­ния». Эти «тра­ди­ци­он­ные» отно­ше­ния — это такой иде­ал, кото­рый есть в голо­вах у неко­то­рых людей.

Но реаль­ность ему совсем не соот­вет­ству­ет. В Рос­сии огром­ное коли­че­ство раз­во­дов, абор­тов, домаш­не­го наси­лия. Вслух это не про­из­но­сит­ся.
И этот иде­ал стал его основ­ной идео­ло­ги­ей. У него ведь сей­час и нет дру­гой.

У Пути­на оста­лась толь­ко идео­ло­гия тра­ди­ци­он­ной семьи. Поэто­му и при­ни­ма­ют­ся раз­ные зако­ны, напри­мер, о гей-про­па­ган­де, один за дру­гим.

Он ещё и про­пи­сал эти тра­ди­ци­он­ные цен­но­сти в пре­зи­дент­ском ука­зе. Непо­нят­но, зачем, это зву­чит очень стран­но. Точ­нее, сло­ва-то в этом ука­зе напи­са­ны хоро­шие, а что за ними сто­ит — не рас­шиф­ро­ва­но. Может быть что угод­но.

Рань­ше, когда Путин гово­рил про ста­биль­ность, име­лась в виду какая-то поли­ти­че­ская, эко­но­ми­че­ская ста­биль­ность. По фак­ту — неко­то­рый застой, в кото­ром людям нра­ви­лось жить, пото­му что не надо ниче­го решать, всё спо­кой­но. Но это­го теперь не оста­лось, оно раз­ру­ше­но.

Так что этот как бы иде­ал семьи — это един­ствен­ный ост­ро­вок ста­биль­но­сти, вот за него и цеп­ля­ют­ся. Боль­ше на за что цеп­лять­ся, нечем оправ­ды­вать про­ис­хо­дя­щее.

— Но ведь и этого островка стабильности на самом деле нет.

— Это тоже обман. Из семей сей­час муж­чин заби­ра­ют. Но в то же вре­мя гово­рят: это дела­ет­ся, что­бы укре­пить вашу семью. Вот такая логи­ка.

Вокруг — мак­си­маль­ная неста­биль­ность. Но пре­зи­дент как бы гово­рит: «Пусть будет мак­си­маль­ная неста­биль­ность в мире, вез­де за поро­гом вашей квар­ти­ры, что­бы внут­ри вашей квар­ти­ры было всё хоро­шо».

— Что думаете про движение матерей и жён мобилизованных, которое возникло в ноябре этого года? Главная критика в их адрес в основном строится на том что они не требуют остановить войну, а требуют улучшить условия и прозрачность.

— Это какой-то неин­фор­ми­ро­ван­ный, в основ­ном эми­грант­ский взгляд на ситу­а­цию. Оче­вид­но, люди хотят, что­бы всё закон­чи­лось. Но потре­бо­вать это­го в пря­мых выра­же­ни­ях они не могут.

Чего они хотят? Они хотят забрать отту­да сво­их детей. Это не Z–патриоты, кото­рые хотят «улуч­шить ситу­а­цию моби­ли­зо­ван­ных». Это совсем дру­гие люди, им не нуж­на эта вой­на. И они гово­рят о том, что пра­ва чело­ве­ка не рабо­та­ют, что у нас заты­ка­ют рты, что нет сво­бо­ды сло­ва, что муж­чин заби­ра­ют.

Прав­да, все­му это­му они нахо­дят очень стран­ные объ­яс­не­ния — что это всё какие-то гей-лоб­би, еврей­ский заго­вор, что Путин болен про­ка­зой и поэто­му при­ни­ма­ет стран­ные реше­ния. Вот эти тео­рии, на мой взгляд, и оттал­ки­ва­ют от них неко­то­рых людей.

Но я счи­таю, что этим мате­рям и жёнам надо помо­гать. «Мяг­кая сила» высту­пи­ла в их под­держ­ку, пото­му что они дела­ют пра­виль­ные вещи, они забо­тят­ся о близ­ких и пыта­ют­ся сде­лать так, что­бы те оста­лись живы.

— Они заботятся о своих близких, но не говорят о том, что вообще надо заканчивать эту войну.

— Да, они не гото­вы об этом гово­рить, пото­му что они боят­ся. Они все собра­лись для того что­бы спа­сти сво­их мужей и сыно­вей, это их пози­ция. Но они объ­еди­ни­лись, это очень кру­то. Осо­бен­но для рос­сий­ско­го обще­ства, в кото­ром никто нико­му не дове­ря­ет и не готов ниче­го делать. Они посто­ян­но постят раз­ные видео людей, кото­рые их под­дер­жи­ва­ют, обыч­ных людей. Это очень-очень кру­то.

— Вы употребили выражение «эмигрантский взгляд на ситуацию». Вы считаете, что у тех, кто уехал, и тех кто остался, разная позиция? В чём разница?

— Те люди, что уеха­ли за гра­ни­цу, у них немнож­ко своя опти­ка. Она воз­ник­ла из-за тех пото­ков инфор­ма­ции, в кото­рых они живут, в резуль­та­те отсут­ствия это­го мик­ро обще­ния, кото­рое мы име­ем здесь каж­дый день, встре­ча­ясь с обыч­ны­ми людь­ми —с вра­ча­ми, про­дав­ца­ми, так­си­ста­ми, с кем угод­но.

А люди, кото­рые оста­лись, у них гораз­до боль­ше надеж­ды и гораз­до боль­ше опти­миз­ма, и гораз­до боль­ше веры в Рос­сию, чем у людей, кото­рые уеха­ли. Поэто­му они оста­лись, и имен­но поэто­му так про­ис­хо­дит.

— Есть ещё такая точка зрения, что жизнь в России, теория малых дел — это всё это бессмысленно, пока Путин у власти. Якобы, чем быстрее всё старое разрушится, тем быстрее произойдет некое осмысление, почему Россия скатилась в то, во что скатилась, и почему случилось то, что случилось. Что, дескать, пускай уже произойдет эта катастрофа, а дальше уже после неё можно что-то делать. Поэтому нет смысла быть в России и чем-то заниматься.

— Пока этот режим у вла­сти, мы дей­стви­тель­но не уви­дим замет­ных резуль­та­тов и изме­не­ний. Но если их не гото­вить, то они и не про­изой­дут. Изме­не­ния долж­ны преж­де все­го про­изой­ти в голо­вах людей, в их пред­став­ле­ни­ях о жиз­ни. И они про­ис­хо­дят. То, что есть граж­дан­ское обще­ство, кото­рое спо­соб­ству­ет этим изме­не­ни­ям, уско­ря­ет про­цесс.

Кро­ме того, если всё про­сто рух­нет само по себе и обще­ство не будет иметь к это­му отно­ше­ния, оно будет про­сто ждать ухо­да Пути­на, то после него появит­ся дру­гой Путин. Один дра­кон сме­нит­ся дру­гим.

У меня есть одна тео­рия — что всё, что про­изо­шло сей­час, — напа­де­ние, спе­цо­пе­ра­ция — всё это слу­чи­лось, пото­му что обще­ство нача­ло отры­вать­ся от того, что ему пред­ла­га­ли вла­сти. Оно ста­ло боль­ше участ­во­вать в поли­ти­че­ских про­цес­сах, в бла­го­тво­ри­тель­но­сти. Само­объ­еди­нять­ся, волон­тё­рить, брать на себя ответ­ствен­ность.

Обще­ство ста­ло мень­ше при­ни­мать наси­лие. Год назад опро­сы пока­зы­ва­ли, что все­го 7% рос­си­ян соглас­ны, что детей мож­но бить. Про­ис­хо­ди­ла деком­му­ни­за­ция обще­ства, оче­ло­ве­чи­ва­ние. И это пуга­ло наши вла­сти, они ведь живут в дру­гом мире, дру­гим трен­де. Вот они и реши­ли быст­ро всё это пре­кра­тить.

Фото на облож­ке пред­став­ле­но геро­и­ней пуб­ли­ка­ции

Лола Тага­е­ва