Год войне: как украинцы и россияне в разных городах переживали первый день войны

Год назад в пять часов утра по киев­ско­му вре­ме­ни нача­лась одна из самых страш­ных стра­ниц совре­мен­ной исто­рии. Рос­сий­ские вой­ска ата­ко­ва­ли тер­ри­то­рию сосед­ней неза­ви­си­мой стра­ны с четы­рёх направ­ле­ний — Рос­сии, Бела­ру­си, Кры­ма и окку­пи­ро­ван­ных тер­ри­то­рий Донец­кой и Луган­ской обла­стей. По прось­бе «Вёрст­ки» житель­ни­цы Кие­ва и Харь­ко­ва, рос­сий­ский сол­дат, участ­во­вав­ший в ата­ке, режис­сёр-доку­мен­та­лист из Моск­вы и житель при­гра­нич­но­го Бел­го­ро­да вспо­ми­на­ют пер­вый день вой­ны и его обсто­я­тель­ства.

Что­бы не про­пу­стить новые тек­сты «Вёрст­ки», под­пи­сы­вай­тесь на наш теле­грам-канал

СТОЛИЦЫ

Алиса Кормач, 3D моушн-дизайнер. Киев

Где-то в 7 часов утра 24 фев­ра­ля я просну­лась от мно­го­чис­лен­ных звон­ков на теле­фон. Меня раз­бу­ди­ла моя подру­га со сло­ва­ми: «Нача­лась вой­на, иди к нам». Я тогда жила в Кие­ве одна с кош­кой. Сра­зу после её звон­ка нача­ла про­смат­ри­вать ново­сти в Telegram. Позво­ни­ла маме, кото­рая на тот момент нахо­ди­лась за гра­ни­цей. Она тоже спа­ла, я её раз­бу­ди­ла и ска­за­ла, что нача­лась вой­на. Она тоже была шоки­ро­ва­на.

Пого­да в то утро была тём­ной, пас­мур­ной, всё затя­ну­лось серы­ми туча­ми. Как в «Гар­ри Пот­те­ре», когда демен­то­ры при­ле­та­ют и выса­сы­ва­ют всё свет­лое. Ощу­ще­ние было такое же. Я пом­ню, у меня дро­жа­ло всё тело. Я побе­жа­ла соби­рать какие-то смен­ные вещи, собра­ла кош­ку, засу­ну­ла её в пере­нос­ку. Я взя­ла с собой толь­ко рюк­зак со смен­ной тёп­лой одеж­дой, еду и напол­ни­тель для кош­ки, мой ноут­бук и доку­мен­ты. С эти­ми веща­ми за спи­ной и с пере­нос­кой в руках я пошла к подру­ге.

Вышла из подъ­ез­да, а на ули­це уже куча людей, тол­пы в мага­зи­нах, на оста­нов­ках. Вез­де оче­ре­ди. Все в пани­ке. Я тоже была в пани­ке и пони­ма­ла, что мне нуж­но не про­сто идти, а бежать. Сла­ва богу, дом подру­ги был неда­ле­ко.

Добра­лась до них. Это мно­го­дет­ная семья: папа с мамой, три доче­ри, одна из кото­рых как раз моя подру­га, и боль­шая соба­ка. Они жили и до сих пор живут в неболь­шой двух­ком­нат­ной квар­ти­ре. Боль­шую часть вре­ме­ни мы про­во­ди­ли у них в кори­до­ре. Пере­нес­ли туда все мат­ра­сы, что­бы мож­но было спать. Это место было самым без­опас­ным. Там мож­но было выжить в слу­чае уда­ра. Пра­ви­ло двух стен мы выучи­ли с пер­во­го дня: долж­но быть обя­за­тель­но две сте­ны перед тобой. Если в первую попа­да­ют оскол­ки, она рушит­ся, а вто­рая сте­на защи­ща­ет тебя от стё­кол и облом­ков.

Мы всё вре­мя чита­ли ново­сти: и фей­ки, и реаль­ные ново­сти, про­сто невоз­мож­но было их отли­чить. Про­ве­рен­ные источ­ни­ки появи­лись уже поз­же. Есть в тече­ние дня не хоте­лось вооб­ще. Тело дро­жа­ло.

Во вре­мя воз­душ­ных тре­вог мы пря­та­лась в подъ­ез­де. Там было такое про­стран­ство меж­ду вход­ны­ми две­ря­ми в квар­ти­ры, кото­рое ого­ра­жи­ва­лось две­рью от осталь­ной части подъ­ез­да. Но там нель­зя было сидеть дол­го, пото­му что там не ловил интер­нет, нель­зя было посмот­реть, что по ново­стям. Поэто­му в осталь­ное вре­мя сиде­ли в кори­до­ре квар­ти­ры.

Я пом­ню, вече­ром появи­лась инфор­ма­ция, что рос­сий­ская армия при­бли­зи­лась к Кие­ву. Я жила на Тро­е­щине. Это левый берег. Что­бы выехать из Кие­ва на запад Укра­и­ны, нуж­но было перей­ти на пра­вый берег, пере­ехать через мост. Уже в пер­вый день появи­лись блок­по­сты, огром­ные проб­ки, слож­но было вооб­ще выехать с лево­го бере­га на пра­вый. Я пони­ма­ла, что если армия подо­шла, то я уже не выеду из Кие­ва, пото­му что с лево­го бере­га бежать неку­да. Я тогда позво­ни­ла маме и нача­ла с ней про­щать­ся. Я дума­ла, что боль­ше нико­гда её не уви­жу.

В тот момент мне каза­лось, что весь мой мир рух­нул. Была толь­ко цель выжить и спа­сти кош­ку. Я ни о чём боль­ше не дума­ла. Посто­ян­но гла­за­ми иска­ла кош­ку, что­бы она все­гда была на виду, пото­му что если что-то нач­нёт­ся, нуж­но будет успеть быст­ро её схва­тить, засу­нуть в пере­нос­ку и выне­сти.

Я про­бы­ла в Кие­ве пер­вые 5–7 дней. Все они у меня в вос­по­ми­на­ни­ях сме­ша­лись в один очень туман­ный день. В этот пери­од мы тол­ком не спа­ли. Ноча­ми дежу­ри­ли по оче­ре­ди, по три часа, что­бы быть в кур­се ново­стей и всех раз­бу­дить в слу­чае чего. При­чём спать не полу­ча­лось. Дом посто­ян­но содро­гал­ся. Как я пони­маю, это было ПВО: глу­хие зву­ки и очень силь­ные толч­ки, от кото­рых дро­жа­ли стёк­ла. В первую ночь это про­ис­хо­ди­ло бук­валь­но каж­дые пять минут. Я про­сто не могу пове­рить, что всё это про­ис­хо­ди­ло со мной и я это пере­жи­ла.

Мне кажет­ся, люди, кото­рые оста­лись в Кие­ве, очень силь­ные мораль­но. Всё про­ис­хо­дя­щее ещё боль­ше их зака­ли­ло. Я бы про­сто сошла с ума, если бы оста­лась там доль­ше чем на месяц. Семья моей подру­ги как раз оста­лась в Кие­ве. Её роди­те­ли не хоте­ли уез­жать. Они были гото­вы отпу­стить свою дочь, мою подру­гу, но сами, как и боль­шин­ство укра­ин­цев, про­сто не захо­те­ли поки­дать свой дом. Они гово­ри­ли так: «Ну, если суж­де­но, умрём, от это­го не уйти». Моя подру­га тоже не захо­те­ла остав­лять семью.

Я сама из Донец­ка. Мне повез­ло не ощу­тить вой­ны там. Мы успе­ли выехать бук­валь­но за пару дней до того, как нача­ли бом­бить желез­ную доро­гу, поез­да в 2014 году. Тогда я это не пере­жи­ва­ла так, как пере­жи­ва­ли мои род­ствен­ни­ки, кото­рые оста­лись в Донец­ке. Они уме­ют раз­ли­чать зву­ки при­лё­тов и отлё­тов, выстре­лов, их даль­ность. Я пом­ню, как зво­ни­ла сво­ей тёте и она мне объ­яс­ня­ла, какие зву­ки при рабо­те ПВО, какие зву­ки при «Гра­де». И ты дума­ешь: неуже­ли ты тоже будешь в этом раз­би­рать­ся? Сей­час люди в Кие­ве тоже раз­ли­ча­ют эти зву­ки. Сла­ва богу, я забы­ла, что это такое.

Я пом­ню, что за день до нача­ла вой­ны мы с дру­зья­ми ходи­ли в кино и гуля­ли по полю рядом с домом. С это­го поля очень хоро­шо было вид­но само­лё­ты. Их было штук пять за десять минут. Они лете­ли очень быст­ро и низ­ко. Я поня­ла, что что-то не так. За пару меся­цев до это­го уже пошли слу­хи о войне, мно­гие выез­жа­ли. После про­гул­ки я пошла домой. Мне поче­му-то захо­те­лось собрать чемо­дан. В тот вечер я сло­жи­ла все вещи, собра­ла все доку­мен­ты, доста­ла пере­нос­ку кош­ки и оста­ви­ла это всё в кори­до­ре, на выхо­де. В час ночи ещё сва­ри­ла борщ. Когда я через три дня после нача­ла вой­ны вер­ну­лась домой, мне при­шлось его про­сто вылить. Сим­во­лич­но полу­чи­лось. От это­го немно­го смеш­но и груст­но, что ты так и не поел свой люби­мый борщ. Спать я тогда лег­ла где-то в три часа ночи — за пару часов до нача­ла втор­же­ния.

Степан Кравченко, документалист. Москва

Мой пер­вый день вой­ны начал­ся в ночь на 24 фев­ра­ля. Я очень позд­но лёг, пото­му что сле­дил за ситу­а­ци­ей. Всё нака­ля­лось и было оче­вид­но: сей­час рва­нёт. Так я про­вёл за чте­ни­ем ново­стей до 4 утра. Потом лёг спать и проснул­ся бук­валь­но через три часа от пла­ча моей жены-киев­лян­ки: «Стё­па, моих бом­бят!». Чест­но гово­ря, шока не было, пото­му что ниче­го хоро­ше­го я и не ждал. Но всё рав­но это про­буж­де­ние, эти сле­зы жены запом­нят­ся на всю жизнь.

Была какая-то все­лен­ская грусть, печаль, что не уда­лось это­го избе­жать. Опять и сно­ва про­ис­хо­дят собы­тия, кото­рые пере­черк­нут жиз­ни сотен тысяч, мил­ли­о­нов невин­ных людей, собы­тия, кото­рые изме­нят все наши жиз­ни. До это­го, может быть, за месяц, за два, я себя убеж­дал, что ниче­го не про­изой­дёт. Леле­ял в себе внут­рен­не­го опти­ми­ста, кото­рый борол­ся с логи­кой реаль­ных собы­тий. Все мои источ­ни­ки ещё по про­шлой жур­на­лист­ской жиз­ни пре­ду­пре­жда­ли, что вой­на будет, но я ста­рал­ся не верить.

Когда всё нача­лось, я про­сто посмот­рел на ситу­а­цию гла­за­ми чело­ве­ка, кото­рый зани­ма­ет­ся этой тема­ти­кой очень дав­но, и стал думать, как про­ис­хо­дя­щее зафик­си­ро­вать. Надо было успеть заснять хоть какую-то хро­ни­ку. Было оче­вид­но, что пря­мо сей­час что-то про­ис­хо­дит, и если ты про­пу­стишь мину­ту, ты нико­гда эту мину­ту не смо­жешь вер­нуть.

Мы с кол­ле­га­ми-доку­мен­та­ли­ста­ми спи­са­лись и опре­де­ли­ли, кто куда пой­дёт сни­мать в Москве. Кто-то пошёл к посоль­ству Укра­и­ны. Кто-то поехал высмат­ри­вать кад­ры по Садо­во­му. А я пошёл по сво­е­му люби­мо­му марш­ру­ту. Я живу на Малой Гру­зин­ской. Взял каме­ру и пошёл в сто­ро­ну Крем­ля. По Твер­ской через Пуш­кин­скую пло­щадь, где у памят­ни­ка обыч­но соби­ра­ет­ся оппо­зи­ция.

Был ран­ний день, и толь­ко-толь­ко начи­на­ли при­хо­дить люди. Пер­вые про­те­сту­ю­щие, пер­вые акти­ви­сты с пла­ка­та­ми «Нет войне». Пооди­ноч­ке. У памят­ни­ка сто­я­ла девоч­ка с пла­ка­том. У неё бра­ли интер­вью какие-то жур­на­ли­сты. Рядом сра­зу же появил­ся чело­век с геор­ги­ев­ской лен­той и стал спра­ши­вать: «Где вы были восемь лет назад?» и так далее. Через секун­ду под­бе­жа­ла поли­ция. Надо ска­зать, что в пер­вый день это всё было доволь­но мяг­ко. Её уве­ли куда-то, види­мо, в маши­ну или в авто­бус.

После это­го Пуш­кин­ская на вре­мя опу­сте­ла, а я пошёл даль­ше — до Крас­ной пло­ща­ди. Мне было инте­рес­но, что про­ис­хо­дит там и про­ис­хо­дит ли что-то. А там ниче­го, соб­ствен­но, не про­ис­хо­ди­ло. Была такая кар­тин­ка зим­ней Моск­вы: каток, кару­сель, дети пищат, пиро­ги вся­кие, хот-доги, празд­ник жиз­ни. Зашёл в ГУМ, там лати­но­аме­ри­кан­ская музы­ка игра­ет, тёт­ки с паке­та­ми Prada. Сидят люди за сто­ли­ка­ми, сала­ти­ки поклё­вы­ва­ют, бол­та­ют, плав­но жести­ку­ли­руя.

Напом­ни­ло мне немно­го атмо­сфе­ру Донец­ка 2014 года. В воз­ду­хе вой­на, на окра­и­нах пер­вые Кама­зы взо­рван­ные, Metro Cash&Carry в руи­нах, БТРы ездят, люди в каму­фля­же повсю­ду. А потом захо­дишь в «Дон­басс Палас» выпить кофе, а там на сосед­ний сто­лик при­но­сят кури­ный бульон с золо­ты­ми хло­пья­ми и всё пуч­ком, всё класс­но. Конеч­но, Москва — не Донецк, здесь вой­ны физи­че­ски не было, но днём 24-го в цен­тре горо­да было ощу­ще­ние такой же раз­дво­ен­но­сти. Ты точ­но зна­ешь, что нача­лась вой­на, но повсю­ду встре­ча­ешь людей, кото­рые изо всех сил ста­ра­ют­ся об этом не знать.

Мы сни­ма­ли до позд­не­го вече­ра. Пару кол­лег-доку­мен­та­ли­стов забра­ли мен­ты, у нас не было ника­ких доку­мен­тов, мы же не прес­са. На Пуш­ке собра­лись про­те­сту­ю­щие, может, пара сотен чело­век. Но поли­ции было куда боль­ше. Они гото­ви­лись весь день — ста­ви­ли пере­го­род­ки, рас­пре­де­ля­ли под­раз­де­ле­ния. И когда стем­не­ло, ста­ли кон­крет­но вин­тить людей. Про­тест оттес­ни­ли даль­ше на буль­ва­ры. К 10–11 вече­ра всё было закон­че­но. На послед­них кад­рах, кото­рые я успел заснять, некий про­власт­ный акти­вист отби­ра­ет у жен­щи­ны бумаж­ку «Нет войне», при­го­ва­ри­вая: «Ну всё, хва­тить хулю­га­нить, ваша акция про­пла­чен­ная».

Что­бы не про­пу­стить новые тек­сты «Вёрст­ки», под­пи­сы­вай­тесь на наш теле­грам-канал

ГРАНИЦА

Михаил Степанов, российский военнослужащий (имя изменено)

Спать хоте­лось в то утро. Мы вста­ли в колон­ну тех­ни­ки на доро­ге и сто­я­ли сут­ки, мёрз­ли. До это­го мы месяц жили в палат­ках. Зна­е­те, есть люди, кото­рые по сут­кам рабо­та­ют. Как вы дума­е­те, после суток эмо­ци­о­наль­но чего хочет­ся? В спец­ко­лонне сто­ишь, тупишь, ниче­го не дела­ешь, на моро­зе тем более. День так про­сто­я­ли и пошли впе­рёд. Ника­ких эмо­ций не было. Домой поско­рей уехать — вот чего хоте­лось в тот момент.

До послед­не­го вери­ли, что не будет вой­ны. Нам 10 фев­ра­ля ска­за­ли, что ника­кой вой­ны не будет, про­сто игра муску­ла­ми. Но вот ты сто­ишь в кур­ском лесу в колонне — и куда ты? Что ты ска­жешь, что нет, я домой пошёл?

Ника­ко­го при­ка­за не было. Был уст­ный при­каз на марш, что дви­га­ем­ся впе­рёд. Пони­ма­е­те, у нас армия не так устро­е­на, что гово­рят, допу­стим: «Рядо­вой Ива­нов, ты идёшь штур­мо­вать Киев». Ты сидишь бол­ван­чи­ком. Там реша­ют всё гене­рал или пол­ков­ник. У тебя один при­каз — «Впе­рёд» или «Езжай за этой маши­ной». У боль­шин­ства такой при­каз и был. Нам ска­за­ли: «Впе­рёд», мы поеха­ли. Это армия. Тебе ска­за­ли: «Иди уби­рай толч­ки». Ты не можешь отве­тить: «Нет, я не буду». И тут тебе гово­рят: «Езжай за этой маши­ной». Мыс­ли­тель­ный про­цесс в этот момент не идёт. Боль­ше будешь думать — боль­ше будешь с ума схо­дить. Армия — это безу­мие.

Мы зашли в Укра­и­ну со сто­ро­ны Тёт­ки­но. Про­сто поеха­ли по доро­ге. Спо­кой­но про­еха­ли. Смот­рим: дома сто­ят. От того, что мы пере­сек­ли гра­ни­цу, ниче­го не поме­ня­лось. Те же дома, все гово­рят по-рус­ски. Един­ствен­ное, дорож­ные зна­ки чуть-чуть ина­че обве­де­ны. 95 % из нас и не зна­ли, где они нахо­ди­лись.

Когда поня­ли, что мы реаль­но на тер­ри­то­рии Укра­и­ны… Я лич­но думал, что мы едем делать рей­тин­ги Пути­ну. У нас холо­диль­ник теле­ви­зор побеж­да­ет и надо рей­тин­ги ему сде­лать. Дру­го­го смыс­ла этих дей­ствий я не пони­мал.

Я до послед­не­го не верил, что вой­на нач­нёт­ся, и не хотел это­го. Путин — вор. Напо­ле­он мог вой­ну раз­вя­зать, Гит­лер, но не вор, вот этот жулик. Но он ока­зал­ся пси­хом, сума­сшед­шим. Но, види­мо, чем боль­ше рос­си­ян в этой войне погиб­нут, тем быст­рее Рос­сия проснёт­ся. Когда погиб­нет хотя бы по одно­му муж­чине в каж­дой семье, боль­ше рос­си­ян проснёт­ся. Я к это­му там при­шёл.

ПРИГРАНИЧЬЕ

Анастасия Бабаева, преподаватель. Харьков

Вой­на заста­ла меня утром в посте­ли, при­бли­зи­тель­но в 4:30–5:00. Я просну­лась от зву­ка взры­вов неда­ле­ко от мое­го дома и сра­зу поня­ла, что нача­лась вой­на. Хотя ещё нака­нуне я пол­но­стью отри­ца­ла воз­мож­ность нача­ла вой­ны, обу­слав­ли­вая тем, что в XXI веке это про­сто нере­аль­но и нево­об­ра­зи­мо. Я раз­бу­ди­ла мужа со сло­ва­ми: «Ты слы­шишь это? Нача­лась вой­на!» Наш двух­лет­ний сын в это вре­мя ещё спал, а мы нача­ли судо­рож­но соби­рать вещи.

Я сра­зу позво­ни­ла сво­им роди­те­лям. Они нахо­ди­лись гораз­до бли­же к гра­ни­це с Рос­си­ей, и мы гово­ри­ли о том, что дей­стви­тель­но нача­лась вой­на и непо­нят­но, как быть. Я при­гла­си­ла их к нам в квар­ти­ру, но они ска­за­ли, что не поки­нут дом. В то же вре­мя к нам при­е­ха­ли роди­те­ли мое­го мужа. Они жили на Север­ной Сал­тов­ке, это рай­он Харь­ко­ва, кото­рый впо­след­ствии наи­бо­лее силь­но постра­дал от авиа­уда­ров и арт­об­стре­лов, совер­шён­ных рос­сий­ской арми­ей. Пол­дня мы про­си­де­ли дома.

Всё, что про­ис­хо­ди­ло в голо­ве, — это тоталь­ный страх и хаос. Мне каза­лось, что я как буд­то в какой-то видео­иг­ре и всё нере­аль­но. Было жут­кое бес­по­кой­ство, осо­бен­но за жизнь ребён­ка. Ещё страх исхо­дил из-за недо­стат­ка инфор­ма­ции: никто не знал, что делать, ситу­а­ция была бес­пре­це­дент­ная. Пом­ню, как во всех медиа объ­яви­ли воен­ное поло­же­ние, а вот даль­ней­ших инструк­ций не после­до­ва­ло.

В каких-то паб­ли­ках я про­чи­та­ла, что нуж­но сидеть в кори­до­ре или ван­ной, так как об этом гла­сит «пра­ви­ло двух стен». От пря­мо­го попа­да­ния раке­ты или авиа­бом­бы это, конеч­но же, не спас­ло бы, но от оскол­ков или шрап­не­ли — вполне. Ещё по той же тео­рии люди реко­мен­до­ва­ли закле­и­вать окна скот­чем, опять же во избе­жа­ние кучи оскол­ков и оско­лоч­ных ране­ний от них. Пом­ню ещё, как мы застав­ля­ли окна шка­фа­ми и всем чем было на вся­кий слу­чай. Пом­ню, как мой ребё­нок искренне не пони­мал, поче­му мы долж­ны сидеть в ван­ной или спать на полу в кори­до­ре и поче­му нель­зя под­хо­дить к окнам или выхо­дить на ули­цу.

В тече­ние дня обстре­лы уча­сти­лись, взры­вов ста­ло боль­ше, было слыш­но, как над нами лета­ют истре­би­те­ли. Было очень страш­но. Мы дожда­лись, пока ребё­нок проснёт­ся после днев­но­го сна, и пошли в мет­ро. Вещей с собой осо­бо не бра­ли, толь­ко смен­ную одеж­ду и пакет с про­дук­та­ми.

По доро­ге мы виде­ли огром­ные оче­ре­ди к бан­ко­ма­там и в про­дук­то­вые, где люди ску­па­ли всё. Ника­ких пред­став­ле­ний, что будет даль­ше, не было. Един­ствен­ное, что в тот момент было, — это страх само­лё­тов. Лета­ли истре­би­те­ли, сбра­сы­ва­ли бом­бы, и было ощу­ще­ние, что в любой момент её могут сбро­сить на тебя. Звук само­го про­лё­та истре­би­те­ля невоз­мож­но пере­дать. Ты идёшь по откры­то­му про­стран­ству, страш­но, слы­шишь взры­вы, тебе кажет­ся, что они где-то неда­ле­ко, эхом раз­да­ет­ся звук.

Когда мы при­шли к бли­жай­шей стан­ции мет­ро, там уже было очень мно­го людей и была тоталь­ная пани­ка. Мы посмот­ре­ли и поня­ли, что в такой обста­нов­ке ребён­ку будет эмо­ци­о­наль­но пло­хо, и реши­ли либо уйти домой, либо най­ти какой-то под­вал рядом с домом. Роди­те­ли и сест­ра мужа оста­лись там.

По счаст­ли­вой слу­чай­но­сти нам встре­ти­лись зна­ко­мые, у кото­рых был бар в под­валь­ном поме­ще­нии напро­тив наше­го дома. Мы пошли туда. Пси­хо­ло­ги­че­ски для ребён­ка там было лег­че, неже­ли сре­ди тол­пы людей в мет­ро. Но оста­вать­ся в этом под­валь­ном баре дол­го не было воз­мож­но­сти, там негде было спать. На ночь мы реши­ли вер­нуть­ся домой. Так, сле­ду­ю­щие шесть дней мы про­ве­ли у себя дома в кори­до­ре.

Никита Пармёнов, журналист. Белгород

Я нач­ну с предыс­то­рии. 23 фев­ра­ля мы с дру­зья­ми собра­лись у ещё одно­го наше­го дру­га и отме­ча­ли его запоз­да­лый день рож­де­ния. Я пом­ню, что бук­валь­но все на этой вече­рин­ке обсуж­да­ли, будет ли вой­на. Все это обсуж­да­ли, пото­му что в Бел­го­ро­де это ощу­ща­лось. Я пом­ню, мы еха­ли на машине в Бел­го­род­ском рай­оне и виде­ли тан­ки в лесо­по­ло­се, виде­ли в боль­шом коли­че­стве сол­дат, кото­рые жгли кост­ры в лесах, виде­ли «Ура­лы» с натя­ну­ты­ми тен­та­ми.

Учи­ты­вая это, все тогда рас­суж­да­ли, воз­мож­на ли вой­на. На той вече­рин­ке мы с ещё одним моим дру­гом гово­ри­ли: «Да вы с ума сошли, какая вой­на, зачем она Пути­ну». Мы счи­та­ли, что Путин ни в коем слу­чае не напа­дёт, он про­сто пуга­ет. Где-то в два часа ночи мы разо­шлись по домам.

В 4:50 утра меня в исте­ри­ке раз­бу­ди­ла моя девуш­ка. Я ещё не успел про­трез­веть после вече­рин­ки, толь­ко открыл гла­за, а она соби­ра­ет какие-то вещи и кри­чит мне: «Ники­та, нача­лась вой­на». Мы тогда жили на Вок­заль­ной ули­це в Бел­го­ро­де. Это окра­и­на горо­да. У нас был высо­кий этаж и окна выхо­ди­ли как раз по направ­ле­нию гра­ни­цы — в сто­ро­ну Шебе­ки­на, Харь­ко­ва. Я встал, посмот­рел в окно. Фев­раль, 4:50 на часах, долж­но быть тем­но, но весь гори­зонт пылал. Я видел дру­гие объ­ек­ты в горо­де за счёт это­го заре­ва на гори­зон­те. Как буд­то бы солн­це вышло рань­ше, но ужас в том, что солн­це не вышло рань­ше. Это горит Укра­и­на, горит Харь­ков.

Я позво­нил роди­те­лям. Попро­сил девуш­ку позво­нить всем, кому мож­но, и спро­сить, как дела. Сам пошёл рабо­тать. Я жур­на­лист. Я про­сто сел за ком­пью­тер, и меня выклю­чи­ло из исте­ри­ки, в кото­рую мно­гие впа­ли. Я уве­рен, что я бы тоже впал в неё, если бы не рабо­та. Един­ствен­ное, я позво­нил зна­ко­мо­му трей­де­ру, кото­рый помо­гал мне с инве­сти­ци­я­ми, и попро­сил, что­бы он что-то сде­лал с мои­ми день­га­ми. Навер­ное, это сра­бо­та­ло на фоне того, что мы несколь­ки­ми часа­ми ранее обсуж­да­ли веро­ят­ность вой­ны и я убеж­дал всех, что её не будет, пото­му что это убий­ство эко­но­ми­ки, фон­до­во­го рын­ка и так далее.

Я пом­ню ощу­ще­ние безу­мия, кото­рое накры­ло людей в то утро. Маши­ны выстра­и­ва­лись в двух-трёх­ча­со­вые оче­ре­ди за бен­зи­ном, люди ску­па­ли в мага­зине сахар, бежа­ли к бан­ко­ма­там. Абсо­лют­ная исте­ри­ка.

Когда я вышел на ули­цу днём, я уви­дел людей в пол­ной рас­те­рян­но­сти, в шоке, а в то же вре­мя ниче­го и не про­ис­хо­ди­ло. В при­го­род Бел­го­ро­да попа­да­ло несколь­ко ракет, но люди сиде­ли в кафе, шли на рабо­ту, как в обыч­ный день. Я тогда под­клю­чал­ся к эфи­ру, по-мое­му, «Дождя» и гово­рил, что как буд­то для людей ниче­го не про­ис­хо­дит. пока на их дом не упа­ло ниче­го. Навер­ное, я был не прав, это был само­об­ман. Шок у людей всё же был. И мне кажет­ся, тогда шок был боль­ше, чем сей­час, хотя сей­час регу­ляр­но пада­ют раке­ты, сна­ря­ды.

Иллю­стра­ции: Дмит­рий Осин­ни­ков

Реги­на Гима­ло­ва